Сергей Стрельцов.

Святая Муза[1] и Небесная Царица.

 
Dic mihi, Musa.
Ovid.

Нам вечность простирает руку

На утешение, как другу.

 

Остановилась колесница.

«Привет тебе, отроковица!

Мне в дальний путь. Дай хлеба мне—

Воспомяну в чужой стране.»

И дева Муза отвечала:

‘Скажи мне, воин, для начала

Кто среди прочих городов

Велик от древностных веков.’

«О, Рим!— ты Царь.» Он отвечал.

Взял хлеб и отбыл. Дождь крепчал.

И девочка домой вернулась.

«Где хлеб?» — Тут мама обернулась.

‘Его я воину дала.

Есть Бог и я не солгала.’

«Ах, сердце доброе. Что делать?

Самой придется видно сделать

Мне хлеб вам новый. Поутру

Скажу отцу иль надеру.»

Сказала мать и вышла вон.

Пусть воля матушки закон,

Но все ж, бояся наказанья,

Девица подала лобзанье

Иконе маленькой цветной

С Владычицею Пресвятой.

И спать легла. И ей приснилась

Царица Неба. “Где же милость

Тем, кто голодным помогал.” —

Как ветер глас ее звучал.

Толпой за ней стояли девы,

Творя Псаломные напевы.

“Ты хочешь с нами вечно жить

И ни о чем уж не тужить?” —

Спросила Матушка Христова.

‘О, да!’ — сказала Муза слово.

“Тогда ближайших тридцать дней

Молись и Бога разумей,

Оставь и лиру и венки,

И уж не бегай в запуски.

Тебя возьму я, если будешь

Как ангел, и играть забудешь.”

И все исчезло. Дым видений

В душе не оставлял сомнений.

Проснулась Муза. День настал

И отменилось наказанье.

Молитва богопочитанья

Взошла к Началу-Всех-Начал.

Дней двадцать пять проходит так.

И вот в горячке на тюфяк

Упала Муза. Ей ужасно,

Но лик ее горит прекрасно.

И в целомудренных чертах

Она как ангел в Небесах.

Горячка длится день-другой.

И на тридцатый день покой

Ее постиг. И вот в бреду

Она сказала— ‘Я иду!’

И отошла. Родитель плачет

И молится, сосед судачит.

Все были здесь удивлены

Той силе, что имеют сны.

 

Нам вечность простирает руку

На утешение, как другу.

 

 

 21.10.2005 Москва, Измайлово.